— Есть связь, сержант!
Прежде чем взять гарнитуру, спрашиваю.
— Кто?
— Комполка, — шепчет связист.
А чего шептать? Пока тангента не нажата, нас никто не услышит, радиостанция-то симплексная. Прижимаю черный эбонитовый наушник к уху, а тангенту нажать не успеваю.
— Александров! Александров, ты чего молчишь! Прием!
— Товарищ майор, лейтенант Александров убит. Прием.
— А ты кто такой? — удивляется наушник.
Я представляюсь.
— А этот, как его? Взводный где?
— Тоже убит. Товарищ майор, батарея попала в засаду в районе Водяного. Точнее сказать не могу, карта у комбата осталась. Потери: восемнадцать убитых, двое раненых, один тяжело, одно орудие, две машины. Прошу помощи.
Всего в двух машинах был двадцать один человек: два расчета по восемь, комбат, взводный, дальномерщик, два водителя. Выжило трое. Что-то сейчас комполка скажет, боюсь, что неласковое.
— Где противник?
— За гребнем. От нас метров триста-четыреста. Одно орудие с пехотным прикрытием.
— Одно орудие? — переспрашивает наушник. — Значит так, слушай приказ! Выкатить орудия на гребень и длинными очередями снести там все на…
Несколько мгновений я не могу ничего понять. Зачем на гребень лезть? Это фрицы нас оттуда моментально снесут. Какими длинными очередями? И тут до меня доходит — да он же пьяный! С трудом удержался от того, чтобы швырнуть гарнитуру связисту. Отдал аккуратно, незачем имущество портить, может, еще пригодится.
— Выруби эту шарманку на хрен!
Выкручиваться придется самим.
— Ерофеев, как там фрицы?
— Пока тихо сидят.
Надо бы самому взглянуть. Вытаскиваю из грузовика трофейную блузу, выворачиваю белой стороной вверх и натягиваю на ватник. Теперь на белом фоне не так выделяться буду. Но тут меня опять позвал связист.
— Кто?
— Замполит.
Час от часу не легче, сейчас еще этот политику партии мне разъяснять будет.
— На связи, товарищ майор. Прием.
— Что дальше делать думаешь, сынок?
От такого обращения я малость обалдел, по возрасту я вроде даже постарше его буду. Потом до меня дошло, что из всех полковых сержантов только я один бугай на пятом десятке, а большинство остальных вполне замполиту в сыновья годятся. Однако время идет, надо принимать решение.
— Дождусь темноты и по одному выведу орудия назад в безопасное место. Прием.
— Дождись и выведи. Только не назад, а вперед. Назад тебе сейчас лучше не возвращаться, поверь мне.
— Понял, товарищ майор. Связь кончаю.
— Удачи тебе, сынок.
Гарнитуру я вернул связисту, а сам направился к Ерофееву. Подползаю к Кольке и пытаюсь глядя в бинокль отыскать фрицевскую позицию. Полевой бинокль шестикратного увеличения с сеткой на линзах, в латунном корпусе, выкрашенном черной краской, на коричневом кожаном ремешке достался мне от Угрюмова. Шарю взглядом по небольшим снежным холмикам и ничего не вижу.
— Колька, ты их видишь?
— Вижу.
— Где?
— Во-он бугорок…
— Какой бугорок? Их здесь до черта.
— Вон, с кустиком.
Бугорок с торчащими из снега прутьями я отыскал, а фрицев нет.
— И где?
— Чуть левее…
Наконец до меня доходит, что темное пятно — это дульный тормоз. Дальше виден выкрашенный белой краской ствол, а вон и край щита торчит. Хорошо замаскировались, гады. И никакого движения. И пулемета у них нет.
Скатываюсь вниз и подхожу к Аникушину с Илизаровым.
— Ну что? Будем темноты ждать?
— Зачем? — удивляет меня ефрейтор. — Фрицы, думаю, уже сбежали.
— ?!
— Сам посуди. По второму грузовику они какими стреляли?
— Бронебойными.
— Вот. А почему бронебойными?
— У них осколочные закончились! — догадался я.
Смотрю на брошенный немецкий тягач, и вся картина сразу складывается. Тягач сломался, расчет откатил пушку с дороги, дождался первой же русской колонны, которой на свою беду оказалась наша батарея, и выпустил по ней все, что у него осталось. Будь у них еще хоть один снаряд, орудие мы бы просто так не откатили. А они свою задачу выполнили и ушли, минут десять тому, попробуй догони.
— Проверить надо.
— Надо, — соглашается Аникушин.
— Кто пойдет?
Может, не все немцы ушли. И патроны винтовочные у них наверняка остались.
— Я пойду, — вызывается Илизаров.
Берет свой ППШ и, проваливаясь, медленно идет по заснеженному полю. Все напряженно следят за его фигурой. Сто метров, еще сто. На третьей сотне становится ясно, что фрицев и след простыл.
— Приготовиться к маршу!
Расчеты переводят орудия в походное положение, убирают снаряды в кузов. Уцелевшую пушку первого взвода цепляем к первой машине. Надеюсь, у «шевроле» хватит лошадиных сил утащить сразу две. Возвращается Илизаров.
— Прицел и замок сняли. Потом по балочке ушли. Я им гранату в казенник сунул, в ствол не влезла.
— По машинам!
А раненый из первого взвода — Пятаков, умер. Его, как других погибших из первого взвода мы так и не похоронили. Не было времени, поставленную задачу надо выполнять.
В тот день до цели мы так и не добрались. Со вторым орудием скорость движения упала до десяти-пятнадцати километров в час. Полный привод не спасал, приходилось выбираться и выталкивать автопоезд из очередной снежно-ледяной лужи. А потом «шевроле» встал. Причем довольно удачно — прямо посреди населенного пункта. Степаныч со вторым водителем, матерясь, начали ковыряться в моторе, подсвечивая себе переноской.
— Надолго?
— Похоже, да.
Температура чуть ниже нуля, а ветер сырой, пронизывающий. На железе выступает вода, чтобы через минуту превратиться в ледяную корку. Упаси господи, в такую погоду с металлом дело иметь, не завидую я нашим шоферам.