Когда последний тягач отъехал на пару сотен метров, я отвинтил крышку фляги и залпом выдул сразу половину. Потом стер со лба выступивший пот и попытался осмыслить произошедшее. Во-первых, надо быть осторожнее и продумывать каждый шаг, любую мелочь. Во-вторых, передвижение немцев по своим тылам явление абсолютно естественное, и видеть мне их придется, очевидно, неоднократно. Поэтому при каждом их появлении не надо хвататься за автомат, пока нет непосредственной опасности обнаружения. Кстати. Щелк, кланц, диск на место. Что там третье? Ах, да, артиллерийский дивизион для моей поимки останавливаться не станет, даже если меня заметят. У него другие задачи, более важные, чем поимка одного русского в своих тылах.
Чтобы успокоиться, решил разобрать доставшуюся мне сумку. Вытянул ремешок и открыл. Так, что тут у нас? Компас? Хорошо. Перочинный нож? Отлично! С шилом, с отверткой, даже с ножницами! И непременный штопор сбоку прилепился. Карта! Я торопливо развернул лист. Оперативная обстановка на девятнадцатое февраля к сегодняшнему дню уже безнадежно устарела — слишком многое изменилось. Затем нашел на карте свое нынешнее место и место вчерашнего боя. Надо было правее брать. А так получалось, что вместо северо-востока двинул почти строго на север. Ладно, теперь при наличии карты ориентироваться будет проще.
Из внутренностей сумки я извлек невзрачные серые корочки. НКВД-СССР, УДОСТОВЕРЕНИЕ. Та-ак, интересно. Открываем. Это не то, ага, вот. Оперуполномоченный особ. отд. Откуда? ЮЗФ. И что бы здесь делал оперуполномоченный особого отдела, да еще из штаба Юго-Западного фронта? А вот и ответ — командировочное предписание. Что-то номер части больно знакомый, где-то я его уже видел… Да это же штаб нашего корпуса! Но если он приехал в штаб, то как его сюда занесло? Получается, что ехал он не в штаб, а уже из штаба в сторону фронта. Ехал, ехал, а навстречу немецкие танки. Водитель бьет по тормозам, сидящий справа впереди успевает выпрыгнуть, водителю мешает рулевая колонка, а у сидящих сзади шансов спастись и вовсе нет. Ладно, эту загадку мне все равно не разгадать. Отложил документы в сторону и продолжил обследование сумки.
Треугольнички с номером полевой почты. Личные письма. Совать в них нос не стал, отложил к документам. Запустил руку в сумку, нащупал какую-то тряпку и потащил ее наружу. Но раньше тряпки из нее вывалилась зеленая сигаретная пачка с иностранной надписью. Я аж подскочил. Но после внимательного рассмотрения, надписей в черной рамочке «Минздрав предупреждает…» или «Smoking kills» не обнаружилось. Да и весь дизайн пачки был достаточно старомодным, относящимся скорее к первой половине двадцатого века, то есть вполне современным. Черным в оранжевом круге было написано «LUCKY STRIKE», ниже и мельче «It's toasted». Союзнички, ленд-лиз. Пачка была нераспечатанной. Видимо, попала к особисту случайно и для особого же случая он ее хранил.
Тряпкой оказалось вафельное полотенце. Кроме него нашлись круглая коробка с зубным порошком, целлулоидная мыльница с обмылком, расческа, зубная щетка, опасная бритва, маленький стаканчик, чашечка для взбивания пены и помазок. Мыльно-рыльные я решил оставить себе, а документы и письма надо бы передать куда надо, не то погибший так и будет пропавшим без вести числиться. И те, кто с ним ехал тоже. С другой стороны, таскать с собой такую телегу… Позже придумаю что-нибудь. Я запихал все, кроме писем и документов, обратно в сумку. Надо бы ногу посмотреть.
Осмотр ничего нового не принес. Огромный иссиня-черный синяк, по краям просто синий с желтоватым ободком. Лечение: покой и теплые компрессы. Где их только взять? Зря мерз, снимая штаны и сапог с правой ноги. Едва успел сапог натянуть, как опять послышался шум моторов. На этот раз немцы задержались на хуторе. Из открытых ворот было видно, как фигуры в мышастых шинелях несколько раз мелькнули во дворах крайних домов, в том числе и во дворе Евграфыча. Через полчаса, по моим внутренним часам, колонна вытянулась из хутора. Штаб какой-то в сопровождении тяжелых броневиков. По крайней мере, колонна состояла в основном из автобусов, легковушек и утыканных антеннами грузовиков. Ее проезд я воспринял спокойнее и за автомат уже не хватался.
Когда стемнело, пришел Евграфыч, принес воды, той же болтушки на ржаной муке и хлеба, на сей раз уже домашней выпечки, заводской, похоже, закончился.
— Ну как ты тут?
— Да ничего, нормально. Фрицы вот только нервируют.
— Привыкай. Мы под ними полтора года прожили. Только порадовались — свои пришли, а они опять драпать. И долго нам еще терпеть, спрашивается?
Дедок вопросительно уставился на меня.
— До осени, — ляпнул я, и тут же понял, что надо как-то выкручиваться. — В крайнем случае, до зимы.
— И с чего это ты взял, что до осени?
К этому вопросу я был готов.
— С того. Летом фрицы навалятся, нас отожмут, осенью мы им накостыляем, зимой погоним. Так что к следующей зиме освободим вас от супостата.
— А сейчас у нас на дворе что?
— Конец февраля, — осторожно ответил я, чуя подвох.
— Стало быть, зима?
— Зима, — я понял, куда клонит дед. — Но это временные трудности…
— Временные? Ага…
Пока возникла пауза, я решил перевести разговор на другую тему.
— Что немцы на хуторе делали?
— Как всегда, куры, яйки, млеко.
— Нашли?
— Ага, щ-щас.
За полтора года хуторяне оккупационные порядки изучили на отлично, потому что двоечники в этой школе долго не жили, поэтому беглый обыск, учиненный проезжавшими штабистами, никаких результатов дать не мог по определению.