Где-то сквозь плотные облака проглянула луна, и стало самую малость светлее. Я пригляделся к обнаруженной яме. Да это не яма, это окоп, даже не окоп, а пулеметное гнездо. На дне действительно лежат два немца, точнее два трупа. У одного, похоже, горло перехвачено, что называется от уха до уха, пулемет исчез.
— Ты что, фрицев дохлых не видел?
— В-видел.
— Раз видел — хватай ящик и пошли. И так от наших отстали.
Витек подхватил ящик, и мы пошли к вершине высотки догонять ушедшую вперед роту. Можно считать, что высота нами взята. Не зря ротный отправил сюда двоих наблюдателей. Те выявили немецкий секрет на высотке, а потом в темноте бесшумно ликвидировали его. Не могу только понять: как они ухитрились в такой темноте найти фрицев, бесшумно к ним подобраться и убить так, что никто и пикнуть не успел.
Рота окапывалась, торопливо вгрызаясь в землю штыками малых пехотных лопаток. Те, кому шанцевого инструмента не хватило, выгребали вскопанную землю. У кого были — касками, у кого не было — руками. Евстифеев лично указал позиции для двух пулеметов, нашего и трофейного, бронебойщикам и нам. Мы оказались чуть позади и, соответственно, выше нашей жидкой цепи. Лопатку мне одолжил сам ротный, увидев, что нам с Витьком, язык не поворачивается назвать его Виктором, копать просто нечем. Прошло уже три или четыре часа как мы заняли высоту, я потерял счет времени, но чувствовалось, что вот-вот начнется: либо немцы обнаружат пропажу своего поста, либо заметят прорыв основной группы за Донец. Слышались только скрежет лопат по грунту, глухие удары, шебуршание и негромкий мат.
Теоретически я помнил, что сначала отрывается окоп для стрельбы лежа, потом он углубляется для стрельбы с колена, а затем доводится до глубины, когда из него можно стрелять стоя. Однако я решил сразу рыть окоп для стрельбы с колена. Время у нас было, но под слоем дерна обнаружился твердый слой промерзшей земли, и тратить силы на лишний объем грунта не хотелось. Лопатка мне досталась необычная — клепаной конструкции и с обжимным кольцом. Сейчас я яростно рубил едва поддающийся лезвию грунт, а Витек выгребал его наверх, буквально руками насыпая бруствер. Если немцы начнут кидать по высоте мины, а они рано или поздно начнут, то нам будет важен каждый сантиметр глубины.
Выстрел треснул сухо, негромко и непривычно. Все замерли, будто надеясь, что тишина поглотит его и снова воцарится над ночной тьмой. Не вышло. Затрещали новые выстрелы. Пш-ш-ш — ушла вверх немецкая осветительная ракета, освещая часть горизонта мертвенно-белым фосфорным светом. И тут же застучал, зачастил, торопясь выплюнуть боезапас, пулемет. Что-то бухнуло, пулемет споткнулся, не доведя очереди до конца, но перестрелка после этого только усиливалась, перейдя в какофонию, из которой изредка можно было вычленить партии отдельных стволов. Над полем повисли не только немецкие ракеты, но и желтоватые — наши. В разные стороны полетели красивые цепочки трассеров. От нас до места боя было около километра. Похоже, наши пошли на прорыв и вляпались.
— Копайте, копайте, — по голосу я узнал ротного, — может, и у нас сейчас начнется.
Началось. Вдоль невидимого во тьме берега взлетели в воздух разноцветные сигнальные ракеты. Видимо, немецкие посты обозначали себя и показывали, что еще живы. С нашей высоты, естественно, никаких сигналов не было. У немцев здесь нет сплошной линии обороны, им для этого элементарно не хватало пехоты, отставшей в первые дни наступления и никак не могущей догнать по ранней распутице ушедшие вперед механизированные части. Поэтому вдоль реки у них только ряд опорных пунктов и секреты, вроде того, который был уничтожен нашей ротой на этой высотке.
Та-та-та-та. Это уже по нам, несколько пуль цвиркнуло где-то над головой, но на них никто не обратил внимания. Для осветительной ракеты далеко, а попасть в кого-либо в полной темноте, да еще на таком расстоянии в принципе невозможно. Фрицы просто давили на психику, показывая, что наш маневр уже обнаружен. Ответом обстрелу было усиленное сопение, участившиеся удары лопат да более громкий мат.
Между тем, бой на юго-востоке затих, дойдя до дежурной перестрелки. Ракеты взлетали с большими интервалами, а не поминутно.
— Как думаешь, прорвались наши? — спросил Витек, пытаясь заглянуть за гребень высоты, туда, где недавно кипел бой.
— Конечно, прорвались! Если бы не прорвались, они бы здесь пошли. А раз их нет, значит, точно прорвались. Ты не назад глазей, а землю давай греби! Вон ее, сколько уже скопилось.
Если бы уверенность в моем голосе соответствовала уверенности в душе. Мы уже углубились сантиметров на шестьдесят, а местами и на семьдесят. Я все надеялся, что мерзлый грунт сейчас кончится и пойдет более податливый. Но пока мои надежды не сбылись, и я продолжил остервенело долбить грунт стальным лезвием малой пехотной лопатки.
К утру мы уже зарылись на глубину больше метра, точнее, на две длины лопатки плюс еще один штык. Для нас с Витьком, миномета и двух ящиков получилось тесновато, но, как говорится, чем богаты. Ротный прошел вдоль цепи наших ячеек.
— Все, шабаш, мужики, отдыхайте.
Я подровнял бруствер и опустился на ящик, привалившись спиной к стенке окопа.
— Витек, у тебя пожрать чего есть?
Тот покачал головой. Понятно. Я закрыл глаза, постарался не думать о еде и, кажется, задремал. Разбудил меня толчок напарника. Я еще глаза не успел разлепить, как услышал его шепот.
— Сержант, а, сержант, немцы идут.
— А чего шепчешь, боишься, что услышат?