Зенитчик-2 - Страница 64

Еще один штабной работник, которого я не мог обойти своим вниманием — это, конечно, особист. Предыдущие встречи с его коллегами показали мне, что лучше им на глаза не попадаться даже обладателям безупречной анкеты, а мне и подавно. Этим я старательно и занимался, но за самим старшим лейтенантом приглядывал. К моему удивлению, вполне нормальный оказался парень. Доносы ни на кого не строчил, дела липовые не шил. Как и положено, была у него своя агентура в батареях, но до серьезных мер дела он старался не доводить, предпочитая предупредить потенциального штрафника, чем тащить его в трибунал. Однако каким бы прекрасным человеком ни был наш полковой «молчи-молчи», я прекрасно понимал, что стоит появиться в моей легенде хоть крохотной трещинке, и он раскрутит меня по полной программе.

Еще пара человек, с которыми мне пришлось познакомиться ближе это старшина Лившиц и писарь строевого отдела Семаков. Старшина занимался продовольственным снабжением. Поговаривали, что что-то он с продуктами химичит, но за руку его никто не поймал, а когда тылы подтянулись, кормить стали значительно лучше. Расположение старшины я заслужил, починив пишущую машинку «Москва». Еще в студенческие годы был у меня «Ундервуд» то ли 1894, то ли 1896 года, переделанный на русские литеры уже в годы советской власти. Изношенный механизм хоть и работал, но постоянно требовал мелкого ремонта, с которым я справлялся своими силами. Поэтому, как только появилась возможность, древний агрегат был заменен «Москвой» тридцатых годов, почти такой же, какая стояла в штабе. В принципе, штабная машинка была исправна, и даже не изношена, но сильно загрязнена. Грязь и тормозила лентопротяжный механизм. После чистки — старшина даже спирт для этой цели добыл — и смазки все заработало.

Если с Лившицем я могу общаться нормально, то с моим соседом по нарам снизу писарем Семаковым не получается. Странная у него манера общения — вроде, с тобой разговаривает, на вопросы отвечает, а смотрит сквозь тебя, будто ты дух какой-то бесплотный. Потом я понял почему — такие, как я, у него в списках проходят десятками и сотнями, повзводно и побатарейно. Сегодня он фамилии в список прибывших записал, а завтра те же фамилии в списки убывших, кого в наркомздрав, а кого и в наркомзем. Вот и старается он за фамилиями людей не видеть. Мы для него просто наборы букв в списках, сегодня в одном, завтра в другом. А взгляд этот, видимо, просто защитная реакция организма — если за каждого переживать, то и свихнуться недолго.

К концу марта линия фронта стабилизировалась, и где-то наверху было принято решение вывести наш корпус в резерв Ставки. Данное мероприятие предусматривало передислокацию всех частей в район Миллерово, то есть еще полторы сотни километров на восток. Поскольку бумажный вал уже схлынул, то Руденко нашел мне новое занятие.

— Поедешь с лейтенантом Шепелиным на место новой дислокации — квартирьерами будете. Постарайтесь прихватить что-нибудь приличное для штаба. Лейтенант еще зеленый, подскажи ему, если что.

Зеленый — это не то слово, молоко на губах у младшего лейтенанта Шепелина еще не обсохло. Как только я его увидел, то сразу спросил.

— Сколько вам лет, товарищ лейтенант?

— Восемнадцать.

А выглядит еще моложе. В полк прибыл только после училища, назначения получить не успел. До этого, кроме десятилетки, ничего не видел. Надо бы на такое задание капитана посылать, как минимум, а лучше майора. Нет, лучше полковника, но полковников у нас в штабе нет. А с этим пацаном любой горлопан с лишним кубарем или звездочкой отожмет у нас все, что мы успеем прихватизировать в этом неведомом Миллерово. Надеюсь, хоть населенный пункт приличных размеров и зданий на все штабы хватит. Лившиц выдал нам сухпай на неделю, погрузились мы в видавшую виды полуторку продовольственной службы и, объезжая старые и свежие воронки, поехали на восток.

Без груза грузовичок здорово козлит. Пытаюсь задремать, но очередная колдобина возвращает меня обратно в реальность трясучего и прыгающего кузова, а также нудно воющего мотора. Сколько мы так ехали, сказать не могу, но окончательно я пришел в себя от того, что тряска и вой мотора прекратились. Выглянув из-за кабины, я увидел, что мы стоим в чистом поле на развилке, мотор молотил на холостых оборотах. Направо уходила грунтовка, окончательно добитая гусеницами какой-то бронетехники, налево — вполне приличное, по фронтовым меркам, шоссе.

— Чего стоим, кого ждем? — поинтересовался я у сидящих в кабине.

Лейтенант сидел, уткнувшись в карту, разложенную на коленях. Ответил водитель, высунув голову в свое окно.

— Думаем, куда ехать. Направо — короче, налево — дорога лучше.

— Налево, — тут же принял решение я. — Короткая дорога не всегда самая быстрая. У тебя не «шевроле», на полуторке мы на ней быстро увязнем, а вдвоем с товарищем лейтенантом ее не вытолкать.

Видимо, проявив неуважение к ввереному агрегату, я чувствительно задел душу нашего водителя.

— Кто бы говорил! Вон ты кабан, какой здоровый, и без лейтенанта управишься.

— А вот я сейчас как дам кому-то сапогом по наглой морде…

Я привстал, делая вид, что собираюсь реализовать свою угрозу. Голова моего оппонента поспешно скрылась в кабине. Я уже собирался с удовлетворением плюхнуться обратно, но в следующую секунду уже колотил кулаком по кабине.

— Воздух!!!

Из кабины опять показался шофер.

— Чего?

— Того! Воздух! Давай на обочину!

Скрежетнув торопливо втыкаемой передачей, полуторка прыгнула вперед и замерла на обочине. Прихватив мешки с сухпаем, я выпрыгнул на дорогу и крикнул водителю.